Юрий Скиба: Идеалы или идолы?
Задуматься над этой драматичной дилеммой в канун грустного Шевченковского юбилея (26 февраля – 160-летие ухода из жизни) подтолкнуло гордо сенсационное радиосообщение: «Серед діячів культури найбільшу кількість пам’ятників у світі – тисячу триста – споруджено Великому Кобзареві!»
НЕСУЕТНАЯ МУДРОСТЬ
Честно говоря, несмотря на своё глубокое уважение и любовь к творчеству Великого земляка, вначале усомнился. Но интернет-справка подтвердила объективность информации, даже с весомым «довеском» – 1384. Правда, львиная часть – 1256 – приходится на отечественные просторы и вдесятеро меньшая (128) – на 35 стран. Опять-таки, в основном благодаря поддержке тамошних украинских диаспор. Посему мировое монументальное лидерство нашего поэтического светоча несколько тускнеет, будучи достигнуто преимущественно «собственными силами». Особенно на фоне мудрейшей Божьей заповеди: «Не сотвори себе кумира…»
В душу исподволь закрадывается страшное подозрение: а что, ежели мы напрочь лишились демократии души, которой органически неприемлемо любое идолоуклонство? Пусть и перед трижды достойным образом… А без такой внутренней раскованности тщетно рассчитывать на реальную свободу и прогресс. Неужто ничему не научила предшествующая история строительства «светлого будущего», бездумно растиражированная в бесчисленное, напрочь девальвированное и дискредитированное, выражаясь по-маяковски, «бронзы многопудье»?! С общеизвестным финалом… Не случайно, будто предвидя своё «почитание» подобным образом, Тарас Григорьевич загодя обратился к соотечественникам: «І мене в сім’ї великій, В сім’ї вольній, новій, Не забудьте пом’янути НЕЗЛИМ, ТИХИМ словом». Иначе говоря, без малейшей помпезности и суесловия…
Нынешним бы крикливым, амбициозным пиитам – кандидатам в народные «властители дум» – хоть малость подобной несуетной мудрости… Тут-то невольно подступаемся к, пожалуй, самому неоднозначному аспекту творчества юбиляра: кто он – националист или интернационалист? Что, собственно, и подвигло меня, украинца с деда-прадеда, отдать дань уважения своей национальной гордости по-русски. С учётом четырёх обстоятельств.
ЯЗЫК ТВОЙ – ВРАГ МОЙ?
Во-первых, стремление, воспользовавшись подходящим поводом, разобраться в одной из талантливейших и противоречивейших фигур не только отечественной, но и мировой литературы. Одними – возносимой до небес как символа извечных устремлений народного духа, самосознания и национального возрождения. Другими – столь же категорично ниспровергаемой, ассоциируемой со стихийным бунтарством единокровного крестьянства, доведенного до отчаяния панским и властным произволом. Самое поразительное то, что у каждой из взаимоисключающих оценок-антиподов вроде имеются веские основания. Причём не только на материале далёкой от идеала личной жизни юбиляра, но и его пронзительно неприкаянных художественных откровений: «Тепер іду я без дороги, Без шляху битого… а ви! Дивуєтесь, що спотикаюсь, Що вас і долю проклинаю, І плачу тяжко, і, як ви… Душі убогої цураюсь, Своєї грішної душі!» Словом, идеальный объект для мифологизации как его сторонниками, так и оппонентами. Что, кстати, стало печальной традицией отечественной историографии: видеть в былом не реальность, а лишь отзвук собственного о ней суждения…
Во-вторых, обращает внимание «двуслойность» самого творчества гениального украинского стихотворца («Кобзар»), драматурга («Назар Стодоля») и одновременно… прекрасного русскоязычного прозаика (все девять повестей), а также мемуариста («Журнал»). Уже не говоря о «космополитизме» его изобразительного достояния. О чём и в школьных, и в вузовских программах упоминается стыдливой скороговоркой. Тем паче на фоне нарастающего вала политизации средств общения, деления их носителей на «дружественных» и «враждебных», мол, язык твой – брат либо враг мой.
В-третьих, показателен телесюжет, очевидно, призванный продемонстрировать «неразрывную связь наших современников с идеалами украинского пророка». Его полный тёзка, молодой парень, гордясь паспортной «идентичностью» великому соотечественнику, тем не менее, смог вспомнить из его поэзии… лишь одну строку: «Кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями». По всему видно, разумея под последними, в отличие от автора «Катерины», не просто царских военных-московитов безотносительно к их национальности, а именно таких-сяких русских. Что и говорить, лихо потрудились «національно свідомі» культуртрегеры над общественным сознанием: и чужому не научили, и своего лишили.
В-четвёртых, настораживает использование морального авторитета для разжигания социального и национального экстремизма, нередко прорывающегося из митинговой стихии на радио- и телеэфиры. В том числе – о, ирония! – посредством деятелей культуры, уже по своей природе призванных сглаживать, «сшивать» межэтнические и духовные конфликты, раздуваемые недальновидными политиканами по обе стороны баррикад. Запомнился призыв одного из братьев-писателей Капрановых – «виконати Шевченків заповіт, окропивши ворожою злою кров’ю рідну землю». А что думал по этому поводу сам автор?
«ВОЗОБНОВИМ НАШ ТИХИЙ РАЙ»
Вот одно из его программных произведений – «І мертвим, і живим, і ненарожденним землякам моїм в Украйні і не в Украйні моє дружнєє посланіє»: «Доборолась Україна До самого краю. Гірше ляха свої діти Її розпинають» (будто сегодня написано!). Откуда такое непримиримое «самоедство»? Просто Поэт любил и ненавидел не по этническому родству и землячеству, а по убеждениям, делам. Ведь истинная верность Отчизне тем и отличается, что не возносит до небес реальные либо мнимые достоинства дорогих сердцу соплеменников, унижая и отрицая всё чужеродное. Поиски корней собственных бед она начинает не с «происков» внешних и внутренних недругов, а с честной, нелицеприятной самооценки.
Помните щемотно примирительные строки, обращённые, казалось бы, к извечным поработителям украинства? «…ляше, друже-брате! Неситії ксьондзи, магнати Нас порізнили, розвели, А ми б і далі так жили. Подай же руку козакові І серце чистеє подай! І знову іменем Христовим Возобновим наш тихий рай». Или другой пример: рискуя вновь оказаться забритым в рекруты после возвращения из десятилетней солдатчины, опальный Шевченко гневно выступает против антисемитской писанины черносотенного журнала «Иллюстрация». Цена же пресловутого Тарасового «антимоскальства» наглядно просматривается на ведении дневниковых записей «ворожою мовою». Согласитесь: уж тут-то никакой цензор не мог навязать чуждую волю!
Вот бы чему поучиться единокровной псевдокультурной «элите», разрывающей на себе народолюбные сорочки, хамелеонски перекрашенные из красного цвета в оранжевый, красно-белый, красно-чёрный либо вообще серо-буро-малиновый. Где гарантии, что, окажись бразды правления нашим государством в руках, скажем, мусульманина, «убеждённейший» ура-патриот опять не поменяет ориентацию? Соорудив из казацкого пояса чалму, перекроив вышиванку на бухарский халат и уже на полном серьёзе затянув арию «запорожско-задунайского» Карася: «А я турок – не козак…»
ВСЕ-ТАКИ ІДЕАЛИ!
Насамкінець, додам рідною Шевченку і мені мовою. Вважаю, він був не націоналістом, не інтернаціоналістом у сучасному розумінні, а зболеної душі патріотом. Та й узагалі замислімося: як би відреагував сам ювіляр на конфронтаційне інтерпретування нащадками його ставлення до інородців – «від молдаванина до фінна»? Вони ж бо викупили його з кріпацтва, були серед найвірніших друзів у панській неволі та на засланні. Висловлю припущення, малоприємне для всіх публічних «шевченколюбів»: ні до кого з чинних політтаборів не пристав би Тарас Григорович! Бо не терпів ані ненависті, що «косить» під любов, ані лицемірства, вирядженого в тогу «рівності й братерства». Скоріш за все, уздрівши довкіл щільні лави своїх далеко не завжди щирих прихильників на тлі дружно понищеної ними неньки України, знову закам’янів би в пам’ятниковій зажурі…
Безперечно, в надскладний час живемо – на розломі царства несвободи. Куди ж попрямуємо далі – в омріяну Шевченком «сім’ю вольну, нову» чи в сусіднє королівство кривих дзеркал, де все залишиться по-старому: замість правди – кривда, замість добра – зло, замість совісті – своєкорисливість, прикрита «народолюбною» патетикою. Дослухаймося ж його влучної оцінки нетерпимості всього чужинського: «Ви любите на братові шкуру, а не душу». Та й узагалі, хто з доморощених керманичів міг би з такою щирою переконаністю привселюдно заявити: «Я так її, я так люблю Мою Україну убогу, Що проклену святого бога, За неї душу погублю!»? Тим паче – довести сказане ділами, кон’юнктурно не реінкарнуючись, подібно багатьом нинішнім поводирям, із солов’їв комунізму в орлів демократії: «Караюсь, мучуся… але не каюсь!»
…Кому як, мені ж Тарас Григорович близький не захмарністю небожителя – батька нації, не велично постаментовою окрасою ледь не суцільно обов’язкового майданного інтер’єру, а чесністю, мудрістю щирого співбесідника, порадника. Як і його скромний автопортрет юначої доби, коли генію лише зорів лаврово-терновий вінець, не проміняв би на десяток бронзово-мармурових пишнот.
